Келасти

❖ ВНЕШНОСТЬ ❖
Келасти – отрада для любых глаз, не только альтмерских, поскольку со своим гармоничным лицом она удивительным образом попадала в стандарты миловидности большинства разумных существ. Её худощавая фигура и в юности была облачена если не в робы в пол, так в туники и широкие штаны, крой, складки и украшения которых ясно обрисовывали тело, но никогда не оставляли на поживу жадным глазам золотисто-персикового цвета кожу. Так что как внутренне, так внешне в ней многое не изменилось. Она как свежий ирис…
Ирис, запечатлённый в воске. Ни одна стареющая аристократка так обильно и мастерски естественно не красится перед выходом в свет, как она. Хорошо подготовившуюся Келасти тяжело распознать даже при хорошем освещении и изрядной глазастости наблюдателя, ведь все её обескровленные черты покрыты слоями чар и подкреплены алхимической основой. Она почти всегда возвращает себе именно тот облик, которого лишило её проклятье: лицо сердечком, мягкие, что редко бывает у меров, изгибы бровей и скул, очерченные губы, тонкие ямочки на щеках и медовых оттенков волосы и глаза и здоровую бархатную кожу. На настоящую себя эльфийка смотрит, когда готовится, не с отвращением, конечно, но… рефлексирует, и очень сильно. Всё-таки дико выглядит несчастное и потерянное лицо вечной девушки, когда из голодных хищных глаз по сухой и трескающейся белой коже катятся слёзы. И даже из мастерской иллюзии проступают проблемы древнего существа: нервозность, рассеянность, излишняя эмоциональность, как у детей или впадающих в маразм стариков.

• Цвет глаз — родной (который Келасти создаёт иллюзиями в первую очередь, когда маскируется) – янтарный, в зависимости от степени голода – красный или белёсо жёлтый с тёмно-красным ободком. Белки в голодном состоянии – налитые кровью.
• Волосы — прямые, тонкие, мягкие, русые волосы оттенка пряного мёда. От голода и солнца становятся жёстче, теряют золотистый блеск, темнеют и краснеют.
• Телосложение — хрупкое, дистрофичное, небольшой для альтмера (178 см) рост. Без одежды, помимо запросто вывихиваемых суставов и возникающих на ровном месте и исцеляющихся без кормёжки очень долго гематом (симптомы болезни Элерса-Данлоса), становятся видны остатки мышц вампирши – то-онкие такие жгутики, и крайне малое количество подкожного жира, влекущие за собой почти нулевые формы.
• Особые черты — незначительные следы босмерской крови, сохраняемые в иллюзии. Симптомы вампиризма при недостаточном применении иллюзий – молочная бледность, сияющая на солнце (эффект чар и снадобий, ненадолго защищающих вампиршу от пагубного влияния света), неподвижные узкие зрачки.
• Голос — ничего примечательного, казалось бы, тонкий, слабоватый, сладковато-высокий, но звучит волшебно, с придыханиями и переливами, как запылённый хрусталь или сосульки в ледяной пещере.

❖ ХАРАКТЕР ❖
Как выжить в полном боли и жестокости мире, будучи слабенькой одинокой виктимной вампиршей? Станьте гибкими, как ваши несчастные кости!
Келасти – женщина-противоречие, идеалистка идей единой Империи и анархист одновременно. Она – тысячелетнее дитя, рождающееся для очередной эры и собирающая по крупицам историю минувших лет. С одной стороны, Келасти доброжелательная, очаровательно жаждущая общения затворница с безуминкой и крайне архаичной манерой говорить понемногу на разных языках. С другой она – голодная тварь, одновременно изнывающая от ограничений, наложенных проклятьем, но и страшащаяся делать с этим что-либо. Келасти – контролируемая сумасшедшая, система моральных ценностей у неё разболталась и держится на соплях, в один момент она жалеет лошадку, в другой – загоняет до пены и решает прибить из милосердия, потому что ни лошади, ни хозяйке нечего есть. Она жаждет и рвётся к чему-то интересному, но запросто трусит уже на пороге. Её высохшее и уставшее биться сердце не ведало ни настоящей любви, ни подлинных горестей, не знало и не знает больших амбиций, великого покровителя, места в пророчествах и эпохи, в которой она хотела бы и жить, и умереть, а не пронести за собой на призрачном шлейфе своей памяти, теряющей краски с каждой новой длительной спячкой. Келасти хотела завести семью, но она считает, что по характеру она компаньон или ведомая, но никак не ведущая, что ей не хватает ни на что решимости и амбиций. При этом на самом деле её отсутствие лидера, на которого можно равняться, никогда не смущало, а вот отсутсвие существа, чтобы свалить ответственность – очень. Келасти не так уж слаба, иначе не зажилась бы, паразитка, на тысячу лет. Искусная притворщица и манипуляторша, она нагло эксплуатирует позицию слабого, чтобы добиваться нужного ей решения. Может много жаловаться и ругать себя, запросто впадает в истерику, но не дай вам боги попытаться втереть Её Вампиршество в грязь, когда она ждёт комплиментов – запомнит и истерзает с особым удовольствием, сначала ментально, потом физически.
Она практически рождается всякое пробуждение вновь, с сильной, клокочущей в пальцах магией и жаждой, смутными воспоминаниями о себе, и больше ни о чём: Хермеус Мора медленно подъедает ясность её ума, пока она спит, и всякий раз ей необходимо заново учиться. К слову сказать, причудливым отражением противоречивости эльфийски служит отношение её, древнего существа, выпавшего за пределы времени, с высшими силами. Келасти не набожна, но никогда не прочь пообщаться с ними, и возложения её на алтари удивительны и необычны, пусть и редки. Вслух о помощи просит Магнуса, конечно же, изредка – Ауриэля или Кинарет. Однако чаще она чтит принцев даэдра, чьи аспекты важны в её странной неестественной жизни. Кормит краденным зерном ночных птиц, благодаря за самый удачный день рождения и убежище в тенях сроком в тысячу лет Ноктюрнал. Задабривает и отвращает от себя лучезарный лик Меридии, вычищая полные нежити крипты (и потом, как лисичка-корсак, поселяется там и с восторгом обшаривает каждый угол). Воздаёт почести Вермине за избавление от голода во снах и долгое покровительство, иногда выполняет поручения госпожи. Наконец, просит ясности памяти у Хермеуса Моры, чтобы не терять того, что узнала и пережила, но получает лишь обратное. Ненавидит Молаг Бала, избегает и страшится его, ровно как и Шеогората.

❖ ИСТОРИЯ ❖
До формирования Первого Доминиона смешанные браки были всё-таки большей редкостью, чем после, и усиленно порицались и босмерами, и альтмерами. Даже отец и мать Келасти, оба – альтмеры (хотя даже внешне отец унаследовал немало от босмеров), испытывали на себе это длительное отрицательное отношение. Однако, кажется, им хватало друг друга и контактов в гильдиях, чтобы быть счастливыми и довольными жизнью. Их первый и единственный ребёнок был зачат во время охоты на шкуры и души вамасу в Шэдоуфене, ещё до того, как Кнахатенский грипп прокатился по Тамриэлю, а родилась девочка в Скайвотче, в комнатушке в общежитии при Гильдии Магов. Видимо, ещё тогда она стала гражданкой мира, очень отличной от собратьев по характеру и стремящейся от их общества прочь.
Её родители были относительно бездарны в магии, обладали лишь практически применимыми в жизни охотников за редкостями приёмами, и только где-то как-то блистала в своём умении накладывать защитные чары на вещи и чинить одежду мать. А вот Келасти оказалась одарённой. Ради будущего ребёнка не очень богатые и не приспособленные к городской жизни авантюристы осели. Дочь сразу определили в ученики к родственнику из Гильдии Магов, на него же стали работать в качестве подмастерий. Нельзя сказать, чтобы все были счастливы. Часто эльфийка слышала уничижительные слова по отношению к себе или своей семье. Наёмники, чернь, пигалица. Не то чтобы она их остро воспринимала, но своё место среди своего народа с детства ощущала очень хорошо. Видимо, именно это дёрнуло её сначала в двадцать три года объясниться со всеми и уехать туда, где она всем будет никто и никакая, чуждая. Сначала – в Хай Рок, затем – проездом мимо успокаивающегося после войны Скайрима в Морровинд.
Она умела быть "альтмером, которого можно стерпеть": относилась ко всем спокойно и учтиво, оставаясь задумчивой особой себе на уме. Девушку совсем не страшила работа руками, к которой она с малолетства была привычна, и, видимо, больше этим, чем своими магическими талантами, Келасти привлекла внимание одного из гостей зала Гильдии в Морнхолде, эксцентричного мага из дома Телванни. Везде, кроме дома, ей было хорошо. Она впитывала знания и советы и игнорировала подначки с ироничной, но не ядовитой улыбкой. Спать со своим учителем, да ещё и данмером, не хорошо? Очень даже хорошо, оба довольны, никакое подавленное напряжение не мешает чтению и обсуждению магических материй. Келасти, будучи существом очень уравновешенным в суждениях и терпимым, жила в чужих землях и повидала к своим тридцати с лишним годам очень много странного, чтобы перестать смущаться и жить как получается.
Признаться честно, её очень устраивало быть женой мага во всём, кроме имени. Она с детства была очень покладиста, у неё, как у матери, в руках спорились дела что хозяйственные, что магические, но ей не хватало какого-то единственного устремления, чтобы все их разом правильно приложить, и в этом ей помогал Фолрен. Это он заставил её получить сертификат зачарователя и продавать своё рукоделие через торговцев гильдии и своего дома втрое дороже, чем давала цену она, ещё шутя, что, пока он прочитает надписи на стенах древних аргонианских руин, она уже стекло научится прясть. Правда, оба мага в своих словах и мыслях преувеличили степень своих "серьёзных отношений": они оказались удобными ровно до того момента, пока Фолрену не пришлось отправиться вместе с несколькими опытными чародеями Дома Телванни сначала в родные владения, оставляя многогранную воспитанницу с худым кошельком и смутными обещаниями в Штормхолде, а затем в Сиродиил в качестве наблюдателей. Келасти не растерялась: она, не прошло месяца, за компанию с симпатичной хаджиткой, новой знакомой из Гильдии (и не только Магов) влезла в айлейдские руины, упокоив там огнём и светом нежить, собрала себе из соплей и аргонианских дуретравок противоядие от укуса мухи же-же, очумела от того, что всё может и всё знает, и родилась в Шэдоуфене во второй раз: самостоятельной и верящей в себя, но всё ещё не стервой. Фолрену в своих услугах целительницы, кухарки и грелки в постели она отказала потому, что не хотела бы, ни за что и никогда, ни при какой маловероятной оказии, убивать собратьев и бывших соседей. Келасти была девушкой странненькой, мягко говоря, но последовательно миролюбивой и не кровожадной.
Они поддерживали переписку полгода, а может и год. В голове чародейки даты даже в юности смазывались яркими впечатлениями и образами, как чернила от воды, к тому же она слишком быстро кочевала и всё время занимала чем-то руки, чтобы писать дневники. В Скайрим из почти родного Шэдоуфена эльфийку принесло течением времени. Она особо никогда не интересовалась конструктами исчезнувших двемеров, но хорошей компании, с которой не страшно было бы залезть в глубины Чернотопья из-за вестей о последних разносящих заразу на дорогах Котринги не было. В Морнхолде Келасти познакомилась с семьёй юных исследователей двемеров Ванос, которые как раз собирались плыть на север.
Холодной северной весной 582 года Второй Эры девушка многое пробовала впервые. Она пришила себе меховой воротник, чтобы не трястись по вечерам, насыпала по своему усмотрению пряностей в бродящий мёд под комплименты и сальные шуточки нордов, чуть не умерла от страха, крадясь мимо двемерских машин к предполагаемой мастерской, а, расставшись с Кирет и Рэйнором, доехала с караваном до Айварстеда, успешно и без потерь отбившись от напавших на закате безумных кровососов породневшим ей огнём. Правда, взобраться на Глотку мира её не взяли из-за погоды, а на месте Келасти больше не сиделось, и устремилась она в Нимальтен.
Где-то на выезде из городка многолетняя удача альтмера и покинула. Сначала среди дня её Рулетик, гнедой с белой гривой покладистый конь, потерял подкову, отчего колдунье пришлось вернуться, после – не смог с новой, не на совесть подобранной, долго скакать. Она всего-то задержалась на час после заката, чтобы преодолеть последний мост и найти приют в таверне.
Напали на неё… она так и не разобралась. Трэллы? Неинициированные вампиры? Келасти едва помнила себя от страха и боли, когда выбиралась раненная сквозь ночь, без коня – его задрали, без посоха, потеряв почти все деньги и припасы. В Нимальтене она соврала, что напали на неё злокрысы, получила помощь, и…
Чуда не произошло. Сначала её мучила жажда и, одновременно, невозможность поесть, не согнувшись пополам, потом появились другие симптомы. Келасти была умной колдуньей, она точно знала, что с ней происходит, и боялась. Время растянулось для неё в ту осень в Рифте, а потом и вовсе замерло, делая кроткие, редкие, неуверенные шажки. Не найдя себе ни убежища, ни покоя, ни собрав сил, чтобы обратиться к жрецу и просить помощи, ничего, кроме боязни света, огня и голода не имевшая вампирша без инициации бежала в Сиродиил. Питаться от раненных, залечивая их раны – честный ли обмен? Голос разума, изменявшегося вместе с жаждой крови, шептал Келасти, что это хорошая сделка с совестью за сохранение собственной жизни. Так вампирша стала путешествовать, исцеляя либо допивая раненных там, где вспыхивали бои, скрывая лицо, скорбя по погибшим товарищам из Гильдии Магов, и боясь за себя. Её секрет раскрывали запросто, и не раз девушке приходилось бежать, спасаясь от огня, менять амулеты мороков, изучая возможности магии и зелий, чтобы скрываться от гнева не забытых Ауриэлем людей и меров в свете дня. Её часто посещали мысли отдать себя на растерзание лагеря или позволить бывшим коллегам экспериментировать на ручной кровопийце, но страх, животный безотказный страх заставлял её сниматься с места сразу после признания, используя самые безумные телепорты. В конце концов, спустя четыре года жизни бешеной собаки, Келасти очутилась в Валенвуде, где до неё дошли вести о гибели Вануса Галериона, и, переполненная отчаянием, эльфийка нашла естественную пещеру и стала молиться там первому могучему существу, которое только могло её услышать, об избавлении от этого кошмара наяву и забвении. Ей не ответил Ауриэль, не ответила Кинарет, не помогла даже хозяйка удачи и ночи рождения колдуньи Ноктюрн, но откликнулась Вермина. Сама того не заметив, истощённая морально и физически вампирша погрузилась в подобный смерти сон в корнях старого больного действия и стала блуждать в стране переменчивых грёз и кошмаров.
По натуре своей любопытная, хоть и трусоватая, исследовательница, Келасти стала очень странным адептом культа хозяйки кошмаров. Не то чтобы она была лояльна одной лишь Вермине, не то чтобы она питала страсть к чужим страшным снам, но любое поручение, какое бы ни дал пустой зловещий голос сноходящей вампирше – она его выполняла с выдумкой и извращённым изобретательством истинного чудовища. В непостоянном и туманном плане Обливиона у вампирши стёрлась так мучившая её мораль, она измывалась над гостями сновидений, но не убивала и почти не сводила с ума, и считала это совершенно естественной платой за возможность не убивать и не заражать их физически. Именно Вермине и тому времени вампирша обязана тем единственным подобием инициации, которое получила, избавлением от нужды причинять боль физическую взамен малых потех над слабостью разумов.
Пробудилась Келасти спустя семьдесят лет по случайности. Один любопытный охотник упал в расселину в корнях старого дерева, чьи корни теперь служили вампирше пристанищем, и обнаружил в переплетении корней, мхов, лиан и обрывков сгнившей одежды красивое создание, чьи волосы обвились вокруг плетей красивой медной волной и доставали бы, распутанные, до любого края небольшой норы. Кожа спящей была призрачно-белой в свете факела, под ней прорисовывались все мелкие сосуды. Молодой босмер не успел ощупать-то свой эротический сон наяву – Вермина выпустила дух вампирши из своих владений как хозяин выпускает истосковавшуюся по воле собаку с цепи, и грёзы обратились кошмаром.
Сложно описать, как изощрённо наказала, ещё не вполне понимающая, что не спит, истощённая кровопийца глупого кролика, запрыгнувшего в лисью нору. Она пила его, лечила, ублажала иллюзиями и крепнущими руками, снова пила, пока затуманенное голодом и долгим блужданием вне тела сознание Келасти не прояснилось и она не вспомнила, кто она и где. Тогда в кошмар попала уже она. Поскольку яда в её высохших за годы голода клыках было мало, юноша не обратился и её первым сыном в нежизни не стал. По крайней мере, когда на десятый день она его, накрыв иллюзиями беспамятства, отпустила, он отделался лишь ожогами и убежал в дневной мир вприпрыжку.
Вскоре от Анеквины до Сильвернара, разнёсся ужасный слух о вампирах, даэдропоклонниках, кошмарах и подозрительных курительницах в хижинах в лесу, но Келасти уже успела откупиться от разлагающего разум влияния Вермины жертвой и попросить об удачливой руке Ноктюрнал, чтобы скрыться и податься на северо-запад.
Следующие тридцать лет она жила как обычный альтмер вне родины: поселялась в каком-нибудь из городов, питалась как можно скрытнее, работала, вспоминала и совершенствовала свои ремёсла и мастерство иллюзий. Она много общалась с ворами и соседями, была приветлива и отзывчива для любого нуждающегося, а по ночам ходила по домам, пробуя кровь своих дневных друзей и роясь в их кошмарах. Магические силы эльфийки, равно как и понимание арканы, возросли после блужданий в гостях Принца Кошмаров многократно, хотя исцеление и разрушение стали даваться ей значительно хуже. Годы последовательного оседлого образа жизни и очередное вступление в Гильдию Магов под именем Анариэн уравновесили тот страшный дисбаланс личности, который преследовал Келасти с момента обращения. Она довела до значительных высот всё, что могла, не охотясь на легендарные артефакты и звёзды с небес, а когда утомилась от жизни – нашла пригодные для её нужд запечатанные её же учениками из гильдии айлейдские катакомбы в Сиродииле и, тщательно подготовив защитные чары в своей усыпальнице, прилегла отдохнуть.
Самое долгое время бодрствования Келасти пришлось на первый пик силы новой Империи, начиная от пробуждения в начале правления Тайбера Септима и заканчивая чудовищной последовательностью усобиц и плохих Императоров времён Королевы-Волчицы и Пелагия III Безумного. В то время открытых границ и сосредоточения политической власти в Сиродииле Келасти, представляясь Сциллой, успела стать мастером иллюзий и зачарования, не просиживая жизнь в Гильдии Магов, но активно путешествуя. Её ученики, четверо талантливых меров, узнали секрет наставницы незадолго до войны Потемы Септим против братьев, но не раскрыли её. Более того, молодая тёмная эльфийка Авани, вытянув из растекающейся перед своими "детками" Келасти исповедь, в которую уложилась её история почти целиком, интересовалась, отчего же древняя, имея такие возможности и знания прячется от мира и остаётся без семьи. Келасти тогда впервые всерьёз задумалась. Авани и Валмарн не покинули её даже во время экспедиции в пепельные пустоши Вварденфела, и медленно переваривающая идею обзавестись вечными спутниками вампирша почти решилась… но её первые за многие годы истинные друзья, которые принимали её целиком, с её тёмной сущностью, погибли от корпруса и корпрусных тварей, и не было ничего, что ни разу не обращавшая смертных в себе подобных Келасти ничего не смогла сделать, чтобы это предотвратить. Подавленная горем потери женщина потерялась в топях Шэдоуфена и, зайдя в глубокие айлейдские руины, погрузилась в долгий и тяжёлый сон, в котором дух спящей не мучил, а мучился в царстве Вермины.
В следующий раз она пробудилась во времена падения Шестого дома и незадолго до Кризиса Обливиона, сразу же задавшись целью найти подобных себе и понять, как другие вампиры видят своё предназначение и жизненный путь, как они принимают в семью новичков, какие знают способы излечения от гемофилии венценосных, помимо божественного. Ей повезло найти через Гильдию Магов (она возвращалась туда вновь и вновь каждое пробуждение и начинала с самых низов с удовольствием) подозрительный след графа Скинграда, и за несколько лет проживания при дворе Януса Гассилдора, которому быстро стала верной подругой и помощницей по магическим и алхимическим делам, Келасти успокоила своё старое сердце и сумела впервые понять и описать все свои отличия от прочих больных вампиризмом. Её определённо укусили твари сиродиильской семьи, но благословение Вермины дало ей собственные уникальные черты. Например, Келасти сама могла впасть в спячку и пробудиться, а её волосы, если она хорошо питалась перед сном, могли вырасти на несколько ростов и их потом тяжело было носить, но и жалко резать. Келасти никогда, даже сытая, не могла победить ни одного вампира. Слишком хрупкая и мягкотелая (буквально, учитывая покрывающуюся синяками кожу и гнущиеся сквозь меры суставы) от рождения, она мало приобрела от нежизни и всё так же часто жаловалась на боль в мышцах и костях. Зато у неё замечательно выходило накладывать иллюзии и поддерживать достаточные силы в теле, несмотря на голод, с помощью магии. Она подпитывалась от человеческих эмоций и кошмаров почти как от крови, умела вытягивать её из спящих, не касаясь их клыками. Астральная проекция отнимала у спящей мало сил, но контролировать перемещения для неё было сложно, а огонь приносил ей ужасные страдания, даже когда её жгли во сне.
Исцеление графини Роны убедило Келасти и в том, что она не готова исцеляться и умирать и боится менять что-то в установившемся порядке вещей. После падения династии Септим она снова расстроилась, и перво-наперво задалась целью найти подходящее место и свить гнездо, но разразившаяся борьба за власть сделала Сиродиил слишком беспокойным. Известия от Гильдии Магов были ещё менее утешительны: Маннимарко, враг всего Нирна времён её юности, почти уничтожил Гильдию Магов, которая, как и Империя, была дорога эльфийке. Во время одного из заданий по зачистке логова некромантов проголодавшаяся вампирша попалась на осушении одного из врагов, и ей срочно пришлось спасаться бегством. Келасти пересекла границу Скайрима и, пройдя полный круг в своей нежизни, осела в суровом краю нордов. Некоторое время спустя она зачистила с помощью группки негодяев нордскую крипту, выпила выживших после сражения, и, подготовив защитные чары, погрузилась в сон. И по нынешнее время вампирша продолжает обитать в мире сновидений, пока ей в скованный холодом бездны разум не придёт какое-то сильное желание, ради которого стоит гулять в мире под лунами. Ну или пока её не забудут как следует и у неё не получится снова вступить в Гильдию Магов (о распаде организации она не знает). Потому что она за свою долгую жизнь поняла, что знания нужно не только копить, но и передавать.

❖ НАВЫКИ И УМЕНИЯ ❖
Такие как Келасти живут, чтобы учиться. Она не просто умеет читать, писать и иногда говорить, она даже думать умеет на нескольких языках. Одна проблема: все навыки и знания, помимо необходимых для выживания, стираются из её разума во время спячек и блужданий вне тела. Мышцы слабеют и не помнят ощущения иглы в пальцах, языки устаревают и всё слабее напоминают, например, тамриэлик и нордик прошлых веков. Зато не слабеют инстинкты хищника.
Помимо искуснейших, подпитанных вампирским очарованием иллюзий, эльфийка на интуитивном уровне понимает суть материй и ингредиентов, что делает её прекрасным многопрофильным учёным-магом. По убыванию она хороша: в иллюзиях, особенно очарования и сна, в зачаровании одежды и доспехов, в школе изменений (хотя талант быстрого заклинания Паралич подарен Келасти Змеем), поддерживающих, восстанавливающих и дающих иммунитет зельях, Восстановлении. Колдовство у эльфийки, ненавидящей некромантов и Молаг Бала с юности, никогда не было в фаворе, она использует только захват душ, который считается Колдовством ныне, а раньше принадлежал заклинаниям школы Мистицизма. А Разрушение ей, мирному (в общем-то) и способному защититься более изящными способами, почти бессмертному существу, просто перестало быть необходимо. Многое вампирша знает о жертвоприношениях, ритуалистике и редких заклинаниях, но чаще всего это знание ограничивается "ой, а знаешь, была такая книга, не помню, что именно, но была и хочу перечитать!..".
По хозяйственным нуждам Келасти способна обслужить себя сама как магией, так и руками, когда разомнёт руки. Она хороший повар, некогда – аккуратная прядильщица и швея. Может уговорить лошадь себя подвезти и получить от людей то, в чём нуждается, даже простой манипуляцией.
Что касается боевых навыков, то они атрофировались, как и мышцы. Когда-то Келасти умела стрелять из лука и защитить себя кинжалом, но ныне ей служат только магия, прочные ногти и клыки. От эльфийской крови в жилах ей так же достался огромный магический потенциал и лёгкое восстановление, что немного уравновесило её слабость тела.
Способности одарённой Верминой вампирши позволяют ей точно рептилии погружаться в подобный смерти сон (на неё далеко не всегда сработает заклинание обнаружения жизни), при этом способной относительно контролировать перемещения своей проекции (при условии, что уснула сытой и в месте сосредоточения силы) и бродить в мире материи недалеко от места спячки или снах людей. Во снах обладает всеми своими чарами и способна сильно впечатлительных личностей убить. С помощью мазей, зелий, чар и капель в глаза может от часу до четырёх спокойно переносить солнце, не вызывая сильных подозрений капюшонами, в полностью пробуждённом состоянии способна с помощью магических трюков со своим сознанием и зелий восстановления сил терпеть голод по несколько дней.

❖ ИМУЩЕСТВО И НЕДВИЖИМОСТЬ ❖
Старый, почти разряженный посох молний, поношенные робы мастера Гильдии Магов со стёганной длинной курткой, изящные подбитые мехом сапоги, вырезанный гребень из древесины дуба-грахта, около 50 старых септимов и засохшие письменные принадлежности с записками о падении Маннимарко – внутри сундука, запечатанного магией и начиненного ловушкой. Сундук стоит в той же вычищенной от нежити крипте, в которой спит Келасти и валяются кости её последних спутников.
Длинная белая туника из паучьего шёлка. Саван морока – тоже из паучьего шёлка, одна из мастерских работ Келасти, серебристо-голубой плащ, зачарованный чарами хамелеона, возможно найти сильным заклинанием обнаружения магии или случайно скинув с накрытого.

❖ СВЯЗЬ С ВАМИ ❖
через ЛС, скайп

Отредактировано Келасти (05-02-2016 00:09:33)